и развлечений. Но прошло несколько лет, и госпожа Арманд, супруга известного богача и мать пятерых детей, оказалась за тюремной решёткой. Она стала горячей сторонницей большевиков.

Должно быть, не просто отказаться от лёгкой обеспеченной жизни. Но решение Инессы было твёрдым. Её не страшили ни тюрьма, ни ссылка, ни скитания по чужим странам.

Инесса была незаурядной пианисткой. Куда бы не забрасывала её безжалостная судьба, с ней было любимое искусство. Даже в ссылке в захолустной Мезени на берегу Белого моря она прослышала, что у местного богатея есть пианино, и вызвалась учить его детей французскому языку за то, чтобы иногда пользоваться инструментом. «У меня будет фортепиано, и я этому радуюсь — очень, очень хочется играть, особенно в грустные минуты — это так успокаивает и примиряет»,— писала она дочери Инне из Швейцарии.

Горько жить в разлуке с любимыми детьми. Повидать их удаётся очень редко. В своей же стране приходится жить в подполье, скрываться под чужими именами.

Лишь изредка выпадало короткое счастье побыть с детьми. Тогда в семье устраивались свои музыкальные вечера. Каждый из детей просил сыграть его любимое произведение, и мать играла без устали. Теплело на сердце от этой встречи и радовало, что её дети не растут равнодушными к музыке.

Что же играла детям Инесса? Ближе всего был ей Бетховен. В скитаниях по свету она не расставалась с томом его сонат. Много играла Шопена — особенно его мазурки. Они такие разные, и каждая по своему прекрасна. Одни — нежные, поэтичные, другие грубовато-весёлые, словно сценки народного праздника. В мазурках Инесса открывала черты народного протеста, революционности[7]. Часто дети просили её сыграть Фантазию-Экспромт Шопена, или блестящие рапсодии Листа, или пьесы Шуберта, или что-нибудь из Рахманинова.

Старшая дочь, Инна Александровна, любила издали наблюдать мать за роялем, когда та играла одна, без слушателей. Она по многу раз повторяла один и тот же отрывок музыки, порой одну и ту же фразу, придавая ей разные оттенки, стараясь глубоко проникнуть в замысел композитора, найти ключ к произведению.

В 1909 году Инесса Арманд встретилась с Лениным, а через год переехала в Париж. Она быстро заняла видное место среди здешних работников партии и сблизилась с семьей Владимира Ильича. Надежда Константиновна позднее писала о ней так: «…Инесса была хорошая музыкантша, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил „Sonate pathétique“[8]. Просил её постоянно играть — он любил музыку».

В Париже Инесса Фёдоровна сняла комнатку у русского рабочего Мазанова. В её комнате вскоре появился инструмент, и теперь свободные часы она отдавала музыке. Часто бывал у Мазанова его земляк, тоже партиец, И. С. Гречнев-Чернов. Он приносил с собой скрипку. Вдвоём с Инессой они играли сонаты для скрипки Бетховена и Моцарта, играли Баха, Шуберта, Шумана, Венявского, скрипичные вариации Берио и ноктюрны Шопена. Иногда в комнату тихо входил Владимир Ильич — один или с Надеждой Константиновной. Он усаживался в кресло позади рояля и долго молча слушал. Часто просил повторить Легенду Венявского или ноктюрн Шопена (Ми-бемоль мажор) и, конечно, дорогого его сердцу Бетховена. В 1914—1915 г. в Швейцарии Инесса Арманд жила в одном доме с Лениным, и тут повторилась картина его юности: до обеда Владимир Ильич и Надежда Константиновна работали на воздухе, в саду, и к ним доносилась из дома игра Инессы. Музыка возбуждала фантазию, помогала работать.

Трудно найти слова, чтобы по достоинству оценить, чем была музыка в жизни маленькой русской колонии большевиков, сплотившихся вокруг Ленина. Слушали её не только в театральном или концертном зале. В 1903—1904 г. после Второго съезда партии произошел раскол между большевиками и меньшевиками. Многие очень тяжело переживали его. Ленин и Крупская придумали тогда устраивать у себя маленькие вечера для товарищей по партии. На этих вечерах царила музыка. Пел романсы и арии Гусев, пели все хором. Особенно отличалась озорная, голосистая «Зверка» (партийная кличка М. М. Эссен), только что бежавшая из ссылки. «Она дразнила всякого, кто вешал нос на квинту, кто вздыхал по поводу раскола»,— рассказывала Надежда Константиновна, Эссен заводила озорную залихватскую песню. «Не унывай, Егор,— кричала она пригорюнившемуся рабочему.— Валяй „Ваньку“, наша возьмёт!» И Егор веселел, подхватывая песню про Ваньку. Прояснялось лицо Ильича. «Каким отдыхом, каким удовольствием для Владимира Ильича были наши песни! — подтверждает сама М. Эссен.— Под конец я пела тягучие волжские песни и разные частушки, иногда и в пляс пускались».

В жизни партии, в её революционной борьбе бывали и очень горькие, мрачные дни. Так случилось после бурных месяцев 1905 года, когда первая русская революция была потоплена в крови. Владимир Ильич с тяжёлым сердцем покидал Россию. Когда он вернулся в опостылевшую Женеву, у него даже вырвались горькие слова: «У меня такое чувство точно в гроб ложиться сюда приехал». Но ещё до этого, вскоре после событий 1905 года, Владимир Ильич из Питера сперва попал в глубь Финляндии и жил у друзей в Сейвисто близ маяка Стирсуден. Навалилась страшная усталость, хотелось тишины, безлюдья. У приютившего его профессора Книповича жила родственница — Ксения Ивановна, консерваторская певица. И даже в эти невероятно трудные дни Ильич прибегал к музыке как к освежающему ручью. Вместе с товарищами он чутко и благодарно слушал прекрасное пение Ксении Ивановны.

Болгарский оперный артист Петр Райчев встретился с Лениным в Италии, на острове Капри, у Горького. В то время певец выступал в итальянской опере, жил близко от виллы Горького и часто бывал у него. По вечерам собирались на террасе за чашкой чая, вели беседы и жаркие споры. Владимир Ильич предлагал: «А теперь вспомним о Родине». И каждый должен был рассказать о России. Когда очередь доходила до Райчева, Ленин обычно говорил ему: «Вы нам не рассказывайте ничего, лучше спойте несколько русских романсов и болгарских песен. Таким образом вспомним о вашей и нашей родине». Райчев, не скупясь, пел их одну за другой. Но однажды во время его пения Ильич углубился в шахматы и, казалось, не замечал ничего вокруг. Райчев пел романс Ипполитова-Иванова «Вставайте, вожди». Прозвучала последняя фраза романса — Владимир Ильич поднялся и протянул руки певцу. «Вот это песня! Благодарю, очень благодарю!»

«Глаза его пылали,— пишет Райчев.— Он крепко пожал мне руки, с чувством повторив последние слова песни:

Плачет и стонет великий народ».

Михаил Сергеевич Кедров

В музее Ленина в Москве можно увидеть портрет человека в военной форме времён гражданской войны. В упор глядят на вас со стены его